Есть люди, как зеленый чай.Есть люди, как зеленый чай. С чайной церемонией, чайничком рыжей глины, рукавом кимоно и веером в рукаве. Люди-бабочки, люди - августовский вечер в звездах под треск цикад. Они чаще всего редкие фокусники с рассеянной улыбкой, и светятся мягким желтоватым светом - как светляки… с ними можно говорить о картах Таро, немножко - о Канте, и даже вскользь пройтись по Гегелю… Слушать музыку серебряных спиц, или просто молчать - уютно, глядя на закат, или на соседский гараж… они совершенно прозрачны и ароматны, как жасминовые призраки… наверное, надо уметь их пить… чтобы в их обществе не махать постыдно под столом скучающей лапкой от избытка материализации чувственных идей в своем здоровом, и, в сущности, очень земном тельце…
Есть люди, от которых остается осадок и послевкусие - как после плохого кофе. Ты, вроде, и в красивую толстую чашку его - с листиками по ручке, и кардамоном над ним парил, и корицей - трепетал… а все равно - дрянь,как будто наглотался чего-то непотребного, и желудями все это закусывал…И ты хотел, как лучше, и он хотел, чтобы не как всегда - а результат подобен химическому пятну на любимом галстуке… Божественный запах и мерзкий вкус (сказала Феня, укладывая очередную банку растворимого кофе в ящик со строительным мусором).
Есть люди-пиво. Легкие, и вроде как ни к чему не обязывающие. С которыми можно пить это самое пиво на скамейке в парке, и которые останутся там, когда ты уйдешь, сдав свою бутылку хамовитому бомжику. Люди, которые попросят сто рублей "в долг", и никогда не отдадут, и которых ты в следующий раз будешь рад узнать в толпе по неряшливым, но цветным одеждам. Люди, которые назовут тебя Юлей вместо Кати, и расскажут все тусовочные новости. Люди, с которыми хорошо - пока не раззеваешься, не заскучаешь, и не захочешь спать.
Есть люди-виски. Со льдом. Со льдом в голосе, во взгляде, с ленивыми интонациями и кожаными креслами в гостиной. Они ироничны, и курят хорошие сигареты. С ними бывает нечеловечески интересно - когда они поднимут бровь, и соизволят рассказать, как однажды, где-то в Аргентине, когда маленький оркестр играл танго… у них железная хватка, и неутраченная интеллигентская рефлексия мальчиков из хорошей семьи.
Они всегда предложат нетрезвой даме остаться. Нетрезвая дама всегда может уйти. Если по-честному, им пофигу, но на такси они посадят вас всегда. Дам, имеется в виду. Нетрезвых друзей - скорей всего, тоже. У них на юбилеях корифеи говорят длинные тосты и поддерживают под локоть маму именинника - всю в неподдельных бриллиантах и голубом, девицы танцуют кан-кан, а американские граждане кидают вверх ковбойские шляпы и сигары. А на утро им лучше всего продолжать говорить "Вы". По телефону - белой трубке из слоновой кости, из Аргентины.
Есть люди как коктейли. Особенно барышни. Девушки-мартини - ухоженные, с хорошим маникюром и туфельками на острых каблучках, в юбке до середины колена и с декольте до пейджера. Они слушают качественное западное диско и курят тонкие сигаретки. Они сидят в ночных клубах на высоких табуретах, и качают аккуратными лапками в чулочках. Иногда они танцуют на барной стойке сальсу, но это уже мартини с водкой, или текила со спрайтом. Как говаривала одна дама: "На меня эта ваша текила совершенно не действует! Я только в прошлый раз упала со стола!"
Есть девушки-Бейлис…девушки-литераторы, девушки-поэты, девушки-промокашки на тетрадном листе, исписанном чернилами: на них зеркально и неровно отпечатались тонкие витиеватые строчки… С ними не знаешь, что делать, и чего от них ждать: то вот она зарыдала и откидывает со лба прядь, мешающую созерцать Луну, то в черных одеждах раскидывает карты веером, стуча серебряными перстнями, то вот она смеется заливистым хохотом тебе в лицо, бормоча что-то полувеселое-полуобидное… я люблю бросать в Бэйлис лед. Иначе он для меня слишком сладок…
Есть люди как ром… темный ром с колой и лимоном. Или светлый ром с мятой. Но тоже обязательно с лимонным соком. Потому что в них всегда есть немножко горечи - которая остается на губах, после того, как они сожгут вам сердце. Или себе. Мне кажется, что они всегда горят, и исходят лучами - "кубинскими звездами царапая шею и грудь"… как Фрида Кало или Че. Апельсиновое дерево в окне с желтыми шторами на фоне океана.
Люди-коньяк - как стальной в ножнах. Медленно запрягают, но быстро потом едут. Холодноватые на первый взгляд, и горячие внутри: как потухший костер - сверху пепел, а внутри пламя. В них ныряешь, как в бассейн: помните, у Булгакова? Как из фонтана вдруг забила коричневая струя, и только пара человек решилась последовать примеру кота-Бегемота, и нырнуть? Выплываешь пьяным, хватая воздух, и дыша эйфорией, будешь изливать душу и словеса, а кончится все лимонно и кисло. Потому что снаружи всегда пепел, какое бы пламя не было внутри. Главное - вовремя уходить с вечеринок: пошатываясь, и в чужом галстуке.
Леди остается леди, пока часы не пробьют полночь. Но настоящие леди пьют коньяк.
Люди-текила - это умные и талантливые персонажи, способные на спонтанную истерику на отвлеченную тему. Эгоцентристы, влюбленные в мир, и склонные держать его "на каминной полке, всегда готовый к услугам", между доколумбовским атласом Мира и туфлей стриптизерши на серебряной шпильке. Если дамы - то с низким голосом и с декольте, если мужчины - то в цветных рубашках. Оставят номер телефона, потом не узнают позвонившего, и никогда не позвонят сами- какое бы ослепительное танго на барной стойке вы не танцевали вечером, падая на головы завсегдатаям бара. Сухо скажут, что вы ошиблись номером. А вы и правда
ошиблись - все, что было, было вчера… От текилы, кстати, не бывает похмелья. А от текиловых людей - грустных воспоминаний.
Люди-вино, кино и домино. В вине надо разбираться. Чтобы отличить истинного мизантропа от притворщика-эпикурейца. Люди красное сухое вино - умные и эксцентричные, но без дешевых внешних эффектов. У них на полке двд-шки с культовым кино и альбом Босха, у них большие лохматые собаки, симпатичные улыбчивые жены и добрые мужья с аккуратно подстриженной бородкой. У них умненькие детки в хорошей школе, и зимой на шее мягкий кашемировый шарф. Они одновременно доброжелательны и язвительны, и далеко не каждый бродяга на Мерседесе вхож в их мир - который пахнет натуральным деревом, книжной пылью и хорошим парфюмом. Впрочем, это все - совершенно не от снобизма. Это от хорошего воспитания и
бабушек-выпускниц Смольного института. Девушки - красное сухое: сплошь студентки, которые помимо прочего берут в университете курс философии, в стильных очках и черных тонких водолазках, юноши - подают надежды и краснеют румянцем под темными кудрями, и их ресницы бросают прозрачную тень на девичьи сердца.
Люди-красное полусухое почти такие же, но чуть порывистей, быстрее в суждениях и нелогичных выводах, неожиданно выясняется, что у них на галстуке под сурьезным пиджаком - слоник или Будда (но не Микки-Маус или стилизованная Мэрлин), а у девы с волнистыми волосами - как на открытках из бабушкиного альбома, раскрашенных карандашом, - на запястье намотаны крупные бусы и тоненький белый шрам.
Люди-белое вино - большие, красивые, и медленные мужчины. Со льдом и с дыней летом. На какой-то давней работе у нас был такой персонаж - голубоглазый великан из Амстердама, с сердцем, куда легко помещался весь мир, и даже пятки не торчали, и способностью притягивать бытовые несчастья, как магнитом: за месяц его краткого пребывания здесь, его слегка сбила машина (или он сбил машину), его затопили соседи, у него лопнули зимой все батареи и чуть ли не обледенели стены, он поскользнулся, и упал в арык, у него оторвались все пуговицы на пальто, и он сжег утюгом все рубашки с монограммами. Но не потерял присутствия духа. Только паспорт по дороге в аэропорт.
Девушки-белое вино будут морочить Вам голову, и читать Бодлера. Будут ходить в прозрачных платьях, в туфельках без каблука и прикасаться к вам под столом угловатыми коленками. Вы будете пить с ними белое вино со льдом, и желтый сок дыни будет стекать по их запястьям - прямо на диванную обивку. И так будет, покуда не кончится лето. А лето будет долгим, и будет виться цветными парео вокруг угловатых коленок в маленьких южных городах.
Люди-абсент - это люди с парижским взглядом, где отражаются, как в Сене, маленькие мансарды под крышей старых домов, и безумие, как нелепый в городской речке электрический скат, тихо притаилось на дне зрачков. Нет, вовсе не каждого из них ждет клиника, отрезанное ухо, и раскрашенный зеленым конь; вовсе не каждый синими красками на желтом полу дома с колоннами и видом на хмурый невский проспект будет пытаться воспроизвести Ван-гоговские ирисы… Нет. Но безумие иногда приходит к ним. Оно приходит, как сексуальное желание, сильное и яркое, которое все сметает: набухает и колоколом звенит в голове, требуя своего… тогда они пишут строчки, которые режут потом сердце на тонкие полоски горячей кровоточащей плоти - как коварный и неуловимый маньяк, заставляют метаться от балкона до входной двери июльской ночью, горячей и душистой, как кипящее малиновое варенье - в ожидании чего-то или кого-то что никогда не сбудется, или никогда не придет. Они рисуют картины от которых тянет внизу живота и почему-то хочется пить, а еще смотреть вечно и немедленно отвернуться, черкают черной тушью на клочке обоев, стучат пальцами по клавиатуре… или… не делают ничего такого, о чем можно было бы здесь рассказать - в присутствии малолетних истребителей попкорна и благородных матрон, ожидающих прибавления семейства… Потом они полулежат в потертом кресле без сил, а вечернее солнце смывает позолоту с их лиц. Чтобы превратить ее в пыльцу, которая будет виться над каждым бокалом абсента.
Есть люди как качественный Лондонский джин, что заперт в голубой бутылке толстого стекла - смотрят через голубое окошко, и видят все в грустном голубом свете: потому что сегодня не иначе как рубиновый вторник, а что может быть лучше в такой вторник, чем сапфировый джин, отпущенный на оплаченную остатками карманных фунтов беспошлинную свободу? Они пузырятся в стакане с терпким тоником, пахнут новогодней елкой и апельсиновой корочкой на чьих-то теплых губах с блеском, и мечтают лететь выше Тауэровского моста, высоко-высоко, туда где радуга прячется в облаках...